Женский взгляд на падение Константинополя

26 января 2014 г.
Женский взгляд на падение Константинополя
  • О событии
Алена Солнцева, Московские новости, 23 января 2014 г.

Драматург и режиссер Елена Гремина о возвращении в Византию.

Елена Гремина, известный драматург, руководитель Театра.doc, дебютировала в роли режиссера, поставив по своей новой пьесе «150 причин не защищать Родину» спектакль, посвященный истории падения Константинополя. Об одном майском дне 1453 года, после которого Византия навсегда исчезла с карты мира, великий город стал мусульманским, а Россия оказалась главным оплотом православия, рассказывают пять молодых актрис. Про то, как документальный театр занимается реконструкцией исторического события и зачем это нужно, «МН» побеседовали с Еленой Греминой.

— От Театра.doc ждешь спектаклей о современной жизни: вы ставили спектакли о бомжах, наркоманах, о телевизионных шоу, делали театральные расследования смерти Сергея Магнитского. Но в этом сезоне весной была премьера спектакля о Толстом и Столыпине, а сейчас вы и вовсе ушли в глубь веков. Почему Византия?

— Когда мы открыли Театр.doc 12 лет назад, одни мы, безумные маргиналы, занимались документальным театром, про здесь и сейчас. Сегодня документальные спектакли идут в Вятке, Барнауле, Красноярске — в государственных драмтеатрах, в Москве документальные спектакли сейчас выходят в Театре Маяковского и Театре Наций... Доктеатр – всюду, а Театр.doc может заняться не только своей миссией, но и искать новое, пробовать. История – моя страсть. И такой спектакль я всегда мечтала поставить. А почему именно Византия — так это наше наследство наравне с Золотой ордой, и на нас оно до сих пор сказывается. Когда мы говорим: «Это же Византия», все сразу понимают, что имеется в виду — интриги, двоемыслие, неискренность, бюрократические хитрости. Мы много оттуда взяли как хорошего (высокий градус духовной жизни, например), так и плохого. Византия меня всегда пугала и привлекала одновременно, какая-то загадка в ней.

Однажды мне попалась книга «Записки янычара» («Хроника о турецких делах Константина, сына Михаила Константиновича из Островицы Раца, который был взят турками, среди янычар». — «МН»). Ее автор, христианин, серб, находясь в турецком плену, видимо, принял ислам, был янычаром и написал книгу о турецких обычаях, об устройстве турецких войск, о том, почему они побеждают, и даже — как с ними воевать Интересна она не только этими сведениями, но и тем, как человек, ощущая себя «в тылу врага», этому врагу служит, получает чины, награды, продвигается вверх по карьерной лестнице. Меня это зацепило как человеческий документ.

Документальная работа

Елена Гремина — драматург, сценарист. Ее пьесы идут в театрах Москвы, Петербурга, Омска, Саратова, Новосибирска, Красноярска и многих других российских городов. Большой успех имела пьеса о Екатерине Великой «За зеркалом», ее премьера состоялась во МХАТе в 1993 году, главную роль сыграла певица Галина Вишневская. В 2002 году Гремина вместе с другими драматургами создала «Документальный театр», первую некоммерческую, негосударственную открытую театральную площадку, которая под названием Театр.doc существует и в настоящее время, а Елена Гремина по-прежнему является ее руководителем. В последние годы Гремина известна как автор пьес на документальном материале, поставленных в Театре.doc Михаилом Угаровым. Спектакль по ее пьесе «Час восемнадцать», о смерти адвоката Сергея Магнитского, имел широкий общественный резонанс. Пьеса переведена на несколько языков и поставлена в Лондоне, США, Франции. Под руководством Елены Греминой артисты Театра.doc успешно занимаются социальной работой — ведут театральные уроки в коррекционной школе, адаптируют русскую классику в школах для детей мигрантов, проводят семинары и мастер-классы с заключенными подростками. В 2013 году Елена Гремина дебютировала как театральный режиссер, поставив в Театре.doc спектакль по своей пьесе «150 причин не защищать Родину».


— Но написана книга уже после его возвращения из плена?

— Да, после. Это еще и попытка оправдать себя, объясниться, в очень драматический момент — первого ощутимого поражения западного мира. Когда христианская Европа, которая еще недавно была грозным монолитом и могла объединяться в крестовых походах, разделилась на разные государства. И они осознали, что у них разные национальные интересы, которые важней защиты общей веры. Часть этих государств вскоре оказалась под Османской империей.

Однажды Мехмет напал на остров и пообещал его жителям, что, если они сдадутся, он их не обезглавит. И не обезглавил, а распилил пополам

Потом я прочла еще в хрониках историю, византийца Луки Нотараса, которая меня поразила своей трагичностью. Мегадука, флотоводец, родственник императора, он был противник унии, искренне считал, что для Византии было бы лучше сдаться туркам, чем пойти на союз с Западом, с Римом, с католиками, это он автор изречения «Лучше тюрбан султана, чем митра папы». Есть версия, что это Нотарас открыл туркам ту самую дверь в башне Керкапорта, через которую янычары прорвались в город, но мы этого никогда точно не узнаем.

И после падения Константинополя он становится губернатором, еще надеется договориться с турками. Но получает от султана приказ прислать к нему в гарем четырнадцатилетнего сына, очень красивого мальчика. Этот приказ он отказывается выполнить и гибнет.

— А насколько точно мы знаем, что было на самом деле?

— Касательно взятия Константинополя многое известно чуть ли не по часам, штурм подробно описан и в греческих, и в итальянских, и в турецких источниках, так что в отличие от многих других исторических событиях тут материала полно.

— И тем не менее, мы не знаем, кто открыл Керкапорту?

— И даже не знаем, открыл ли ее кто-то намеренно. Была ли это случайность или злой умысел? Греки винят венецианцев и генуэзцев, латиняне винят греков, Франдзис обвиняет Нотараса Но вот что очевидно: грекам все это время фатально не везло. Хороший план защиты города, придуманный Константином, мог сработать, недаром почти два месяца длилась осада (что уже было удивительно при громадном численном превосходстве турок). Но судьба была против Константина. И за Мехмета.

— Византийцы могли устоять?

— Да, победа турок не была очевидной, почти все султаны пытались взять город, но безуспешно. Константинополь был отлично укреплен и выгодно расположен, он снабжался продовольствием, и я думаю, если бы Запад с самого начала прислал флот, то турки бы не справились.

— То есть виноват все-таки Запад?

— У них были свои причины не присылать помощь — Византия многое для этого сделала. Несмотря на то что император Константин все четыре года, что был у власти, готовился к войне и погиб, между прочим, с мечом в руках, сами византийцы совершили много нелепого в переговорах с турками, и с Римом, и с итальянцами. Вопрос об унии, то есть о том, быть или не быть с Западом, расколол византийское общество, согласия не было, и это очень угнетало Константина, который во время осады пытался примирить своих граждан с теми венецианцами и генуэзцами, что все же приехали на помощь. Но вместо единства шла страшная борьба, ссоры, оскорбления, вплоть до обвинений в трусости, предательстве, продажности.

— Почему же эти католики все же приехали?

— Официальной помощи с Запада, кроме нескольких кораблей с продовольствием, так и не было. Приехали немногие волонтеры, тот же Джустиниани, один из героев нашего спектакля, руководствуясь во многом идеальными соображениями. Все же это была часть христианского мира, на который шло огромное войско иноверцев. Турки же действительно запустили идеологическую машину, дервиши проповедовали в казармах и палатках янычар, призывали к священной войне, отовсюду стекались люди, по одним данным в турецком войске было 120 тыс., а по другим — чуть ли не 500 (скорее всего если считать всех, то 258 тыс.).

— Не боишься, что профессиональные историки найдут, к чему придраться, скажут и про дилетантство, и про субъективизм. Зачем театру, ну и вообще искусству, подвергать себя риску навлечь упреки в некомпетентности и заниматься реконструкцией истории, ведь ничего нового он не может прибавить?

— Мы с удовольствием приглашаем на спектакль историков. Нам не стыдно. Непроверенными источниками я не пользовалась, только аутентичными текстами современников событий. И все факты проверяла по классической книге византиниста Стивена Рансимена. Но задача наша была в том, чтобы эмоционально зацепить зрителя, чтобы осуществить коллективную рефлексию.

Мехмет, победив, вряд ли стал счастливым, потому что его страсть к бесконечному осталась неудовлетворенной.

Кстати, мы устраиваем обсуждения после спектакля, и на одном из них профессиональный историк Андрей Юрганов сказал, что только такой личный взгляд на историю вообще имеет смысл.

В истории и на экране

Константинополь на протяжении многих веков оставался столицей Византийской, или Восточно-Римской империи. В Средневековье он был самым богатым и самым большим городом Европы, ее крупнейшим торговым центром. Со второй половины XIV века город постепенно терял свои позиции и одновременно подвергался набегам османских турок. Султан Мехмет Завоеватель долгое время осаждал Константинополь, и 29 мая 1453 года город пал. Почти пять столетий после этого он был столицей Османской империи (до 1922 года). В 1930 году официально переименован в Стамбул. В сентябре 2013 года турецкий телеканал D начал показ сериала «Фатих» («Завоеватель») о жизни великого султана Османской империи Мехмета, падишаха, завоевавшего Стамбул. Очень щедрый бюджет обещал роскошный костюмный фильм. Актер, сыгравший Мехмета, был столь высокого роста, что ему с трудом нашли подходящего арабского скакуна (настоящий султан, кстати, был невысок). Самые красивые актрисы играли роли жен султана. Сериал начинался с интриг папы римского, который шлет Мехмету письмо с предложением принять христианство, обещая за это свою поддержку, но султан с негодованием его отвергает и ведет войска на земли Венецианской республики. Однако вышло всего пять серий, из-за низких рейтингов сериал был закрыт. За год до этого, в 2012-м, тот же режиссер, который снял «Фатих», Фарук Аксой, закончил трехчасовой художественный фильм «1453. Завоевание», который собрал в прокате (главным образом турецком) почти 35 млн долларов.


— Когда театр обращается к историческому материалу, он непременно погружается в психологию, придумывает мотивировки, близкие нам сегодня. Насколько это искажает реальность? Или люди не очень меняются?

— Мы об этом думали, и поэтому решили, что у нас не будет на сцене реальных персонажей, только рассказчицы. Пять женщин ведут рассказ о тех событиях и никогда не переходят грань, не превращаются в своих героев — просто, как человек, который о чем-то рассказывает, иногда увлекается и начинает за корову мычать или за собачку лаять, так и они временами говорят за персонажей.

— Какой реакции ты хочешь добиться?

— Я хочу, чтобы, вспоминая эту историю, зрители пережили драму героев и присоединились эмоционально к кому-то из них. Всего их там семеро, у каждого своя стратегия.

— И все они погибли. Кроме султана Мехмета.

— Ну у Мехмета своя драма. Это история гения...

— Гения? Он действительно был гениальным?

— Он был сверхкреативным человеком и не хотел жить по старым понятиям, оставленным отцами, а устанавливал свои правила и заставлял других им следовать. Например, такая была история: он собрал визирей, которые с ним спорили, велел постелить ковер и положить в центр яблоко, а визирей попросил достать его, не наступая на ковер. Они там прыгали так и сяк, но не справились, а он просто скатал ковер.

Турки из всех подвластных им стран в качестве дани брали «налог кровью», то есть определенное количество мальчиков с каждой покоренной провинции, и самых талантливых обучали, давали отличное образование.

Но Мехмет, победив, вряд ли стал счастливым. В нашем спектакле в финале он, одинокий, читает грустные стихи собственного сочинения: «Что я скажу тебе, сердце, тебе не выдержать этой боли», потому что его страсть к бесконечному осталась неудовлетворенной.

— А Константин, какая у него стратегия?

— Это человек, который стоит до конца, не идет на компромиссы, готов погибнуть, но защитить свою честь, как он ее понимает. Любой ценой остаться собой. Его героизм стоил жизни многим, его твердость привела к уничтожению Византии.

Есть и стратегия Луки Нотараса, который шел на компромиссы до тех пор, пока не получил приказа, который не смог выполнить. Другой, может, и отдал бы сына. Вполне вероятно, что Мехмет просто хотел испытать верность своего губернатора, или можно было бы счесть это милостью султана, началом дворцовой карьеры для мальчика, но он не смог и предпочел умереть.

Есть еще визирь Халил-паша, драма которого называется «опытный профессионал на службе у гениального отморозка», и она тоже хорошо не кончается.

Или знатный генуэзец Джустиниани, рыцарь, который отдал свою жизнь, спасая чужой город, жители которого этого не оценили, и даже наоборот, после смерти насмешничали.

Все они пытаются сражаться с судьбой на свой манер.

— А ведь когда Константинополь был взят, это был уже не тот роскошный город времен расцвета, в нем были пустые кварталы, а огородов было больше, чем домов?

— С одной стороны, да, но с другой — описано, как турки грабили Константинополь, и, прямо скажем, было что грабить. Сам Мехмет говорил: «Боже, какой прекрасный город мы погубили!» За него схлестнулись два незаурядных человека — Мехмет и Константин, и у нас в спектакле есть сцена обмена ультиматумами, там использованы подлинные тексты: «Если же ты согласен оставить город, то после заключения мира я даю тебе Пелопоннес, а им, твоим братьям, дам другие области, и будем друзьями», — просит Мехмет. «Возьми, что хочешь, любую дань, — только уходи. Оставь город», — отвечает Константин. Но Мехмет не отступает: «Невозможно, чтобы я удалился: или я возьму город, или город возьмет меня».

Так что это, конечно, история страсти — один хочет любой ценой заполучить город, а другой — любой ценой отстоять.

— Но признайся, ты, сочиняя, подтасовываешь факты, чтобы было интересней, эмоциональней?

— Минимально. Просто приходится отсекать какие-то факты и события, что-то упрощать, но сути я не меняю. Например, есть совершенно реальная история отношений Мехмета с одним из его воспитателей, Халил-пашой, который был другом его отца, а к самому Мехмету очень критично относился, пытался отговорить от осады Константинополя, и султан даже обвинял его в том, что византийцы передали ему взятку, зашив золото в рыбе. Совершенно реальный факт: Мехмет после взятия Константинополя казнил Халил-пашу. Но у нас в спектакле его казнят сразу, а на самом деле 29 мая он только был арестован и недели три еще томился в тюрьме. Вот такая вольность. Но визирь все же был казнен, и с тех пор ни один аристократ не был османским визирем.

— Интересно почему?

— Турки из всех подвластных им стран в качестве дани брали «налог кровью», то есть определенное количество мальчиков с каждой покоренной провинции, и самых талантливых обучали, давали отличное образование, потом они становились высшими чиновниками вплоть до визирей, но оставались личными рабами султана.

Меня потрясло, что Константинополь мог устоять, но союзники решили, что помогать не нужно, что много раз обходилось и сейчас обойдется.

Вообще там ярких моментов было очень много, приходилось многое опускать, просто чтоб спектакль не шел пять часов. Мы с сожалением убрали историю про то, как Мехмет в 12 лет стал султаном, поскольку его отец, женившись на молодой женщине, отрекся от власти и уехал в кущи: читать стихи и любить жену, но сын-тинейджер, начав править, вошел в конфликт со всеми визирями, сделал ряд ошибок. И Халил-паша поехал к старому султану и попросил вернуться, мол, сил никаких нет, сын твой никуда не годится, лучше рожай нового наследника.

— И что, родил?

— Ну да, только Мехмет его удавил младенцем, когда после смерти отца в 19 лет все-таки стал султаном. Причем, как пишет в своей книге Кроули (Роджер Кроули «Константинополь. Последняя осада» , послал с миссией палача своего любовника, Али-Бея, а когда тот исполнил приказание, казнил и его.

— Коварный какой. А у него был любовник? То есть у него была, как сейчас говорят, нетрадиционная ориентация? Или тогда это было неважно?

— Тогда, как я понимаю, все было иначе. Женщина — обитательница гарема, ее призвание было продолжать род. А «любовь» в романтическом понимании, то есть нежная духовная близость, зачастую была именно между мужчинами. С другой стороны, сексуальные отношения с безбородыми юношами не считались недозволенными по традициям Востока. В хрониках определенно пишут, что Мехмет, при том, что любил и женщин, сыновей своих врагов охотно брал к себе в гарем, что было своего рода ритуальным закреплением власти.

Представление о том, что на развращенный Рим шли суровые цельные люди, — это из области мифологии.

— С точки зрения общественной морали это проходило?

— С точки зрения общественной морали, что султан ни делает, все хорошо и прекрасно.

— Была ли в этом противостоянии двух культур моральная основа? Ну то есть были ли одни более гуманными? Или другие более цельными?

— Представление о том, что на развращенный Рим шли суровые цельные люди, — это из области мифологии. Мехмет — ну он же персонаж фильма Кубрика «Заводной апельсин». Однажды он напал на остров и пообещал его жителям, что, если они сдадутся, он их не обезглавит. И не обезглавил, а распилил пополам. В общем, эмоций там хватало.

— Скажи, а наша царица Софья, жена Ивана Третьего, бабка Ивана Грозного, она кто была Константину?

— Племянница. У него, бедного, своих детей не было, он овдовел, и когда захотел снова жениться, то искал себе невесту, союз с которой был бы выгоден для укрепления государства. Все пять лет своего правления он готовился к войне, и все понимали, что война неминуема, и никто ему не хотел отдавать дочерей.

— Не будь падения Константинополя, Софья не стала бы женой русского царя. А ведь именно сын Софьи Палеолог наследовал Ивану Третьему. А желания через исторические коллизии объяснить, что с Россией происходит сегодня, у тебя нет?

— Ну, мне кажется, что спектакль в какой-то степени объясняет. Главным образом, я думала о стратегиях выживания в трудные времена. Есть несколько вариантов.

— Чтобы проиграть?

— Ну почему, не только Хотя, да умерли там все. Кроме Мехмета. Мы с этого и начинаем спектакль: «Когда больше нет мужчин, женщинам остается рассказывать».

— Наступает тупик исторический?

— У меня нет этого ощущения. За падением Константинополя началась новая фаза истории, расцвет Османской империи, которая была бы совсем иной без этой победы. Для кого-то это начало, для кого-то конец. Как всегда.

— А у тебя есть ощущение, что и мы сейчас живем в конце какой-то эпохи?

— Не могу так сказать. Чувствую, что выбор встает, как в народной сказке — «не пей из копытца, козленочком станешь», но как понять, будет ли дальше колодец или ты умрешь от жажды, и вообще, это уже то самое копытце или лужица? Вот это мы пытаемся в истории разглядеть.

Когда придумывался этот спектакль, меня потрясло, что Константинополь мог устоять, но союзники решили, что помогать не нужно, что много раз обходилось и сейчас обойдется.

— Сейчас многие считают, что западная цивилизация завела мир в тупик и что надо вернуться к патриархальному, патерналистскому обществу, с его ценностями, моралью, запретами. А ты что думаешь?

— Все запреты всегда нарушаются, морально устроенного мира не существует, и все упирается в самосовершенствование самого человека. Я считаю, что свобода является огромной ценностью, и если ею злоупотребляют, это означает только, что люди должны учиться быть свободными. Я не хочу патернализма.

— Ты не веришь, что можно силой повернуть человека к лучшему?

— Нет, не верю. Только добром.
Опубликовано здесь